Как я отрастил бороду. Медики о том, как перемены в их внешности повлияли на работу

Фрустрируют ли пациентов борода до пояса, татуировки и мотоцикл? Мы поговорили с врачами, внешность которых может вызвать недоверие.

Станислав Луньков, гинеколог, врач-узист

«Я простой врач без регалий»

Говорят, люди, появившиеся на свет с определенными трудностями, практически всегда идут в акушерство. Так случилось и со мной. Лет в четырнадцать понял, что буду врачом. Примерно в этом возрасте пришел на подработку в московский роддом в качестве санитара. Бороды тогда у меня, конечно, не было. Она появилась много-много лет спустя.

Лет десять назад взял благословение у духовника отпустить бороду в один из Великих постов. А после путешествия на Афон борода стала неотъемлемой частью лица. Она вписалась в образ брутального байкера. Я езжу на мотоцикле с четырнадцати лет, он стал важной частью моей жизни.

Езда на нем умиротворяет. Говорят же: «Машина возит тело, а мотоцикл — душу».

Джинсы, конверсы, куртка с нашивками, шлем — в хорошую погоду на работу только на «Харлее». Мотоцикл паркую под окнами своего кабинета, шлем храню в стеклянном шкафу. Мне нравится в течение дня то и дело, подходя к окну, смотреть на мотоцикл. Это поднимает настроение между приемами.

Наивно полагать, что мой брутальный образ может фрустрировать. Байкеры — очень организованные и ответственные люди. Езда на таких опасных снарядах, на которых водитель постоянно подвергает себя риску, предполагает, что человек к вопросам безопасности относится крайне серьезно. И мои пациентки это прекрасно понимают.

У моего брата, а он дизайнер, дреды до пят, он весь покрыт тату. В его профессии эти детали — как для меня белый халат, можно сказать, обязательный дресс-код.

Но я убежден, что даже за халатом, маской, шапочкой всегда должен стоять человек, личность, а не бесполое существо под кодовым названием «врач». Как раз стертая личность и не располагает к доверию.

Доверие ко мне рождается, впрочем, не из-за брутальной внешности.

Я простой врач без регалий и значков. Я не занимаюсь наукой, я практик: знаю, что и где искать, сопоставляю жалобы и клинические проявления. А еще не могу сказать «прием окончен», видя на пороге опоздавшую и растерянную женщину. Надеваю халат, включаю аппаратуру и продолжаю работать. Каждый день — поток пациенток, в том числе дети.

Как-то одна хорошая девочка, увидев меня, решила, что я тот, кому под Новый год заказывают подарки. Поговорили. Она рассказала о своих мечтах. Я подыграл и попросил написать письмо моему помощнику Снеговику. Ну, мало ли, детей много, могу и забыть. В следующий раз на приеме она благодарила, т.к. под елкой нашла именно то, что заказывала Дедушке Морозу.

Каждый мужчина, как мне кажется, живет с чувством любви и желанием помогать женщине, матери, дочери. Наверное, поэтому в акушерстве становишься для пациента не только профессионалом, но человеком, которому можно доверять, на которого можно положиться, с которым можно поделиться переживаниями и страхами, который не оставит один на один с проблемой.

Сергей (о. Феодорит) Сенчуков, врач-реаниматолог

«У всей нашей бригады был строго продуманный имидж, который помогал в тяжелые советские времена монетизировать наши знания и умения»

Еще в последних классах школы устроился санитаром в больницу. В семнадцать начал работать на Станции скорой и неотложной медицинской помощи. Закончил интернатуру по детской анестезиологии и реаниматологии, как врач-реаниматолог работал в 7-й детской больнице, 1-й инфекционной, НИИ Скорой помощи им. Н. И. Склифосовского, в службе Медицины катастроф.

В облике врача допустимо все, лишь бы ему это шло. Хотя доктор в грязном халате ничего хорошего в глазах других не представляет. Ему придется преодолеть невероятное сопротивление, чтобы зарекомендовать себя специалистом. Врач должен быть опрятен и аккуратен, это главное.

Я в медицине с 1979 года и наблюдаю, как менялись требования к внешнему виду. Сейчас меньше глупостей «шапочка-халат». Часто это дань традиции, кроме операционных, и следствие давления администрации. Порой наблюдаю, как вспыхивает в госучреждениях борьба с украшениями у женщин-врачей, а на скорых вдруг запрещают носить обувь с открытыми носами и без задников. Есть в этом своя сермяжная правда, все-таки фельдшеры скорых работают на улице, а перстень с камнем может порвать перчатку. Но в целом, какая разница, есть ли у психиатра кольца и в какой обуви принимает дерматолог.

У каждого врача свой имидж, от которого он хочет получить свои дивиденды. Только представьте хирурга, который выбегает из операционной в кровавом халате. В приемном отделении родственники тут же проникаются к нему уважением.

В некоторых старых клиниках, особенно в кардиологических отделениях, врач должен быть в белой рубашке, галстуке и начищенных ботинках, что, по мнению администрации, придает статусность.

Я ношу бороду с десятого класса. Она всегда была аккуратная и короткая, я вынужден был сбрить ее только раз, оказавшись на военной кафедре. Окладистой и длинной борода стала после смерти супруги. Двадцать один год назад я воцерковился, а в 2008 году принял постриг. Мне не кажется, что борода — это что-то из дресс-кода монашествующего. Все выдающиеся медики XIX-начала XX века бородатые.

Когда я был молод и носил эспаньолку, то активно занимался частной практикой. Приезжал с бригадой, разговаривал с пациентом, брал на курацию, активно притворяясь неврологом. Эспаньолка была частью имиджа. У всей нашей бригады был строго продуманный имидж, который помогал в тяжелые советские времена монетизировать наши знания и умения.

В конце 90-х — начале 2000-х я занимался наукой. Выступление с трибуны и чтение докладов предполагало некоторое благообразие, что неминуемо сказалось на удлинении моей бороды.

Никогда с моей внешностью не было особых курьезов. Все-таки как реаниматолог я мало контактирую с пациентами. Обычно они в таком тяжелом состоянии, что им не до обсуждения моего имиджа, да и от пациента совсем не зависит, кто к нему придет. Приезжаю, оказываю помощь, увожу в больницу. Но как-то раз приехали забирать пациента в поликлинику. Он смотрит на меня в упор и говорит: «Что-то вы на попа больно похожи». «Так я и есть поп», — отвечаю. «Ох, не люблю я попов», — ничуть не смущаясь, говорит мужчина. «Мне уехать?» — спрашиваю.

Да, отчасти внешность способна повлиять на характер общения врача и пациента, но здесь нет застывших форм. В годы моей молодости девушки-доктора старались себя «повзрослить», т.к. считалось, что молодой доктор — это несерьезно. Но совковый дресс-код женщины-врача с волосами в жестком пучке и колпаке ушел в прошлое.

В моде молодые и красивые. Теперь даже пожилые врачи молодятся и бьют татуировки. «Я лучше к молодому и продвинутому пойду, потому что старый лечит нафтизином», — считают нынешние пациенты.

В девяностые врач с хвостиком считался неформалом, а лысый напоминал рэкетира, мента или спецназовца. Теперь бриться наголо тоже трендово. Вспомните Проценко, Петрикова.

Я убежден, принципы дресс-кода в медицине сегодня размываются, потому что могут служить самым разным целям. Где-то костюм и чищенные ботинки символизируют солидность и респектабельность, где-то разноцветная форма помогает пациентам ориентироваться в статусе медперсонала. Но личный имидж врача все-таки не играет сегодня особой роли. Пациенты оценивают нас не столько по внешности, сколько по профессиональным качествам.

Иван Архипов, педиатр, Финляндия

«Помог лысый татуированный русский»

В начале двухтысячных устроиться после ординатуры на нормально оплачиваемую работу можно было только по знакомству. Еще учась в ординатуре в НИИ детской гематологии под руководством академика А. Г. Румянцева, вынужден был уйти в коммерческую реабилитационную и спортивную медицину. Трудился в частном реабилитационном центре в Москве. Увлекся силовыми видами спорта, работал тренером и врачом в фитнес-клубе. Вообще собирался поставить крест на медицинской карьере. Но внезапно в 2003 году центр реабилитации предложил работу в новом представительстве в Финляндии. Согласился. Уехал.

Полтора года спустя дело так и не пошло. Медицинской лицензии не было, я мог быть только консультантом. Надо было возвращаться в Москву, где вероятность адекватного трудоустройства сводилась к минимуму. Рискнул явиться к главврачу одной из финских больниц: «В России я по образованию детский врач, дайте возможность стать детским врачом в Финляндии». Долгая процедура подтверждения диплома, получение лицензии, специализация.

Почти 10 лет спустя я снова специалист-педиатр, но уже с европейской лицензией. Работал на руководящих должностях, открыл частную медицинскую компанию. Сейчас — на государственной должности в центральной больнице одного из юго-восточных регионов Финляндии.

В 2014 году я работал в одной из университетских больниц на севере Финляндии, ко мне за интервью приехали из крупного издания региона. Их интересовал вопрос: как относится руководство к моему нетипичному имиджу русского врача - бородатого и татуированного байкера. В интервью я им отказал.

Было ощущение, что приехали в зоопарк смотреть диковинного зверя. Да, внешность на рабочем месте имеет значение, но статус, приобретаемый профессиональными умениями, значит гораздо больше.

В юности я занимался музыкой, играл в рок-группах, даже носил ирокез. Свою первую татуировку сделал в 1996 году на плече. Думаю, из-за подростковых комплексов. Казалось, так выгляжу убедительнее. Сделал я ее до того, как это стало мейнстримом, бытовал стереотип, что татуировки обозначают принадлежность к уголовному миру.

Со временем «рисунков» прибавилось. Занялся дрессировкой служебной собаки, появились доберманы и на теле — личные телохранители, символизирующие преданность этих псов.

В Финляндии увлекся мотоциклами. Стал членом одного из мотоклубов. По сути, это означает принадлежность к закрытому и по-своему иерархичному миру. Татуировки — часть этой культуры. Старые татуировки на левой руке забил хохломой — «золотом для бедных», поскольку не стоит забывать свое происхождение, как социальное, так и этническое. Не хочу, чтобы финны считали меня финном. Мне важно подчеркнуть, что я русский.

Ухо проколол еще в девятом классе, потом второе, для симметрии. Иногда, когда хочу добавить «цыганского вида», ношу золотые кольца. Бывает, надеваю серьги с бриллиантами к подходящему случаю. На работу серьги ношу редко — они цепляются за стетоскоп, а с гвоздиками не очень удобно в мотошлеме.

Многие уверены, финны — скучный народ. Но это стереотип. Они не сразу открываются, мало что делают напоказ. Уверен, своим внешним видом подталкиваю людей к открытости: сам не прячусь за белым халатом, какой есть — такой и сижу, чего и от них жду.

Бороду отрастил давно, из интереса, и уже сильно укоротил. Мама убеждала, что не вырастет больше 15 сантиметров. Сбрил при случае.

Один из членов нашего мотоклуба на работе получил химический ожог легких, попал в реанимацию. Два дня мы ждали от него вестей. Первым сообщением было: «Бороду сбрили, какой позор...» В тот день все члены клуба из солидарности побрились. Так я расстался с 30-сантиметровой бородой.

С тех пор желания вырастить длинную бороду нет. Уж очень много технических сложностей.

Может быть, на заре моей карьеры татуировки, борода, серьги кого-то пугали и вызывали недоумение, хотя я этого особенно не замечал. Теперь — однозначно нет. Сказывается разница в менталитете как стран, так и поколений.

В России социальный статус врача, к сожалению, находится не на том уровне, на котором должен. А по указке сверху статус не поднять. На мой взгляд, проблема здесь системная. Ее корни в образовании и отсутствии четкой доказательной базы в российской медицине.

В Европе же даже выглядящий как я — это, прежде всего, специалист. Тот, кто, несмотря на внешний вид, продолжает работать на высоком уровне медицинских услуг (пробиться по блату здесь невозможно); тот, кто гарантированно разбирается в вопросе и поможет решить проблему; кто окажет качественную помощь.

Мой имидж никогда не мешал мне в работе. Наоборот, в социальных медиа встречаю что-то из серии «Лысый татуированный врач помог нам» или «Русский такой страшный, но мучениям конец, ребенку помогли».

У многих подростков степень отрицания доведена до абсурда, мало с кем они пойдут на контакт. Но мне, видимо, из-за внешности, иногда удается найти общий язык даже с 17-летними.