Стать врачом после 30: миссия выполнима

Штурман, спортсменка, журналистка и воспитательница детского сада
— о своем пути в медицину

Что движет людьми, решившими сменить профессию и в сознательном возрасте отдать годы учебе в медвузе или медучилище? Мы поговорили с медиками, для которых эта профессия — не первая.

«Мне захотелось что-то в жизни поменять»

Ольга Эбич, спортивный тренер и медсестра, координатор благотворительного фонда помощи хосписам «Вера»

Быть врачом я хотела всегда. Моя бабушка — кардиолог, работала в 4-м управлении Минздрава СССР на ул. Грановского. А годы моей учебы выпали на кризис и дефицит кадров в школе, физику и химию я освоила с трудом. С таким багажом идти в медвуз было странно. Поступила в Институт физкультуры, много лет занималась организацией спортивно-массовых мероприятий для трудных подростков, стартапами.

В 2014 году тяжело заболел мой друг, ему поставили цистостому, и за ним нужно было ухаживать. Навыков мне не хватало. Его госпитализировали в Первый московский хоспис, я пошла туда волонтером.

Паллиативная помощь увлекла. Спустя пару месяцев друг умер. На тот момент я дважды развелась, семья не складывалась, мне захотелось что-то в жизни поменять. Почему бы не медсестрой?

Я поступила в 21-е медучилище на сестринское дело. «Кто хочет красный диплом?» — спросили нас на первом занятии. Я подняла руку. Подумала тогда: я же мастер спорта, 4-кратная чемпионка России по академической гребле, в спорте с 13 лет, приучена к дисциплине, умению ставить и достигать цели. Неужели красный диплом не смогу получить?! У меня была зримая цель, а осознанность сворачивает горы.

Потом я устроилась в фонд «Вера», это позволило оплачивать учебу, да и работа интегрирована в учебу и наоборот. Тогда появился портал про паллиативную помощь «Про паллиатив»¹ — «настольная книга» для меня и однокурсников.

Однажды я встретила в училище профессора, который десять лет назад читал курс анатомии в моем институте физкультуры. Это был сигнал: я все делаю правильно!

Сестринское дело — не столько про медицинские манипуляции, сколько про общение, поиск подхода к пациенту. В этом смысле мне повезло оказаться в Первом московском хосписе. Он сильно отличался тогда от медучреждений: там создают условия, чтобы человеку было не больно, не страшно, не одиноко, не настигло отчаяние. Там меняют мир настолько, насколько еще можно изменить. Эта философия вдохновила меня шесть лет назад и до сих пор не позволяет выгорать.

Нюта Федермессер (Анна (Нюта) Федермессер — общественный деятель, учредитель фонда помощи хосписам «Вера», руководитель Московского многопрофильного центра паллиативной помощи ДЗМ. — Прим. ред) решила, что больше пользы я буду приносить не как медсестра, а став координатором проектов. Мне 36 лет, и я исполняю мечты пациентов. Единственное, о чем жалею, — что в сутках всего двадцать четыре часа.

«Могу сравнить свое решение с озарением, как у Ньютона или Менделеева»

Владимир Титов, штурман и терапевт

Вплоть до окончания школы я думал стать медиком, как мама. Но все-таки пошел по стопам деда и отца — поступил в Высшее летное училище гражданской авиации в Актюбинске. АВЛУГА был единственным вузом в Союзе, готовящим пилотов-инженеров самолетов 3-го класса.

В 1997 году выпустился штурманом «Ан-24». Остаться в Казахстане не получилось, работу найти было невозможно. Вместе с братом, тоже пилотом, уехал за лучшей жизнью в Москву. Стал риелтором.

А спустя 15 лет понял: риелтор — хорошо, а медик лучше. Могу сравнить свое решение с озарением, как у Ньютона или Менделеева. Страшно не было, скорее, было трудно заново готовиться к школьным экзаменам: химии, биологии, сочинению.

Поступил в Московский институт медико-социальной реабилитологии (МИМСР), первый негосударственный медицинский вуз. Помню, как трудно давались патанатомия и гистология. Но зрелый возраст и опыт вынуждают подходить ко всему с терпением. Продажу недвижимости я не бросал, это позволяло жить и закончить довольно дорогое 6-летнее обучение.

Спустя три года из-за финансовых сложностей вуз начал разваливаться, и мы официально стали студентами РГМУ. Мне повезло застать преподавателей еще советской школы. Это было образование в лучших традициях: широкое, глубокое, основательное. Ни разу не пожалел о том, где и у кого учился!

Ибн Сина, известный как Авиценна, говорил, что у врача должны быть хороший конь и дорогой перстень, чтобы не задумываться, как и чем обеспечить семью.

Я много думал, чему себя посвятить, какая область медицины будет востребована в ближайшие 15–20 лет. И избрал гериатрию.

Продолжительность жизни в мире растет, как и число пожилых пациентов. Последние научные изыскания в большинстве своем делаются в гериатрии. В Европе, например, оперируют девяностолетних и даже столетних людей с переломами шейки бедра. Пусть потом они не бегают марафон, зато передвигаются сами, посещают кафе и магазины, наслаждаются жизнью. В России такие операции редкость. Обычно эти пациенты умирают спустя пару месяцев от застойной пневмонии. Так было с моей бабушкой… Но это не значит, что систему не изменить!

Я — терапевт, умею поставить на ноги людей преклонного возраста. Да, трудно и порой приходится дежурить ночами, но я давно понял, что нужно уметь приходить к консенсусу с собой. Кто-то романтизирует профессию врача, кто-то убежден, что в медицине человек черствеет. Меня она научила философски и широко смотреть на жизнь; спокойно относиться к смерти, которая стоит рядом и дышит в затылок; стараться, если возможно, победить или хотя бы отодвинуть ее.

«Я поняла, что хочу быть нужной»

Лариса Борисенко, воспитатель детского сада и медсестра

Поступила в медицинское училище в возрасте 51 года после тяжелой болезни и смерти мужа.

До этого 20 лет проработала в детском саду в Запорожье — мечта с детства быть воспитателем. Жизнь сложилась так, что пришлось переехать в Москву. И здесь у моего мужа диагностировали редкое неизлечимое заболевание — боковой амиотрофический склероз (БАС). Получить комплексную медицинскую помощь людям с БАС, да еще не гражданам России, было практически невозможно. Некуда обратиться, не с кем посоветоваться, врачи в большинстве не знают, как помочь.

Все лечение — симптоматическое, никаких шансов. Из чувств: растерянность, отчаяние и угасающий на руках любимый.

К счастью, при Марфо-Мариинской обители тогда только появилась служба помощи пациентам с БАС. Врачи приходили к нам даже ночью после смен. Их имена я готова повторять: Василий Андреевич, Лев Вадимович, Екатерина Яковлевна. Они подбирали препараты, которые облегчали состояние, учили тонкостям ухода: как купировать ларингоспазм и удалить мокроту, как поставить зонд, как переместить на кровати.

Когда я похоронила мужа на родине, мне вдруг позвонил руководитель службы БАС. Предложили организовать службу по обучению родственников и сиделок уходу за подопечными: «У тебя хороший контакт с людьми, ты способна доступно и четко объяснять».

Я вернулась в Москву, пошла на курсы в хоспис, училась в команде в Петербурге, прошла обучение эрготерапии, поступила в Свято-Дмитриевское училище сестер милосердия.

За плечами — не просто опыт ухода за больными, понимание сложностей их состояния и пребывания в болезни, но и знакомство с борьбой близких пациентов с БАС. Я знаю, в какой помощи они нуждаются.

Работа в фонде «Живи сейчас» помогла пережить утрату, дала осмысленность, радость жизни, внутреннее спокойствие. Я поняла, что хочу быть нужной. Я консультирую людей из разных регионов России и ближнего зарубежья. Знаю, в какой поддержке нуждается человек, если близкий уходит на глазах, в телефонном разговоре оказываю помощь. Мой опыт, возраст, отношение вселяют в людей надежду.

«Я совпала с должностью, как люди совпадают друг с другом»

Виктория Федорова, журналист и будущий педиатр

Моя мама — врач скорой. Ее работа у меня всегда ассоциировалась с чем-то крайне тяжелым и непривлекательным: с кровью, гноем, страданием. А покойный отец, проходя мимо Саратовской академии права, сказал как-то, что его дети будут учиться здесь. Ну, значит, здесь. После школы я надеялась, что провалю экзамены, но поступила. Только сухие законы, канцелярский язык сразу не привлекали. Тогда же я пришла в местную газету: «Здравствуйте, хочу быть журналистом». Когда стала зарабатывать больше мамы, академию бросила. Мама плакала: кто ж возьмет такую замуж?

В 27 лет я получила премию за достижения в социальной журналистике. Однако это стало точкой невозврата, потолком. Что дальше-то? Пишу о разбитых дорогах, а они не чинятся, разово выдали онкобольным препараты — это же капля в море!

Это был момент кризиса. Я не знала, куда двигаться дальше, от жизни удовольствия не получала. Была перспектива перебраться в столицу, но сердце радовалось лишь тогда, когда садилась в поезд до Саратова, домой.

Однажды в дороге приснился сон: плачу на руках у мамы, говорю, что хочу стать врачом.

Прийти в себя не могла, настолько нелепым было видение. Сон не выходил из головы, просто наваждение. Возраст пугал, но я решила разбираться, возможно ли поступить в 30 лет?

Рассказала маме о планах. Она расплакалась от радости, что дочь «созрела».

Я начала готовиться к ЕГЭ, ходила на курсы наряду со школьниками. Работу не бросала, чтобы было на что жить и оплачивать курсы, но от журналистики меня уже откровенно мутило. Устроилась ночным флористом в салон, обрезала шипы у роз и под пение канарейки зубрила химию с биологией.

С первого раза в медуниверситет я не поступила. Когда год спустя мне это удалось, летала от счастья!

Я получаю лучшее образование в мире: масштабное, фундаментальное, позволяющее видеть мир в формате 7D, — моя мечта сбылась!

При этом никогда не лежала в больницах и, чтобы приблизиться к медицине, устроилась санитаркой. Мыла унитазы и палаты, бегала за медсестрами, врачами, училась у них. Сутки через трое, шесть тысяч зарплата, универ- работа-универ. Безумный график и невероятные три года жизни, которая стала в миллион раз прекраснее, чем в Москве. Это как вторая молодость! Потом зарплату санитаркам подняли, стало легче, но отсутствие нормальных денег и зависимость от мамы в таком возрасте били по самооценке.

Просто мыть полы — скучно, и внезапно появился выход: снова писать. Мне есть о чем: я же внутри системы здравоохранения, вижу положение медиков! Сделала первый материал, вернулась в журналистику с медицинской тематикой, начала защищать права врачей.

Стали приглашать на передачи: 35-летняя студентка медицинского, экс-журналист и санитарка — необычная смесь. Потом пригласили на работу в одну из лучших больниц Саратовской области на должность специалиста по связям с общественностью. Я совпала с должностью, как люди совпадают друг с другом — предыдущий опыт теперь пригодился здесь.

Совмещать работу и учебу трудно. Первые три курса работала как заведенная, потом организм сдал: даже не у всех молодых хватает здоровья на такой ритм.

К тому же учеба становится серьезным испытанием для самооценки взрослого человека. За маской и шапочкой никто не видит твой возраст, со всех спрашивают одинаково.

Мне 36 лет. Я не знаю, как сложится судьба. Через год получу диплом педиатра. В 30 лет я пересмотрела ценности и точно знаю, что теперь я на своем месте. Да, смена профессии потребовала жесткого тайм-менеджмента, аскезы. Психологически и морально это сложный путь. Врач — профессия героическая. И я готова работать медиком за минимальные деньги. У меня нет амбиций покорить мир, главное — помочь хотя бы одному человеку реально, а не на бумаге. А журналистика, если что, надеюсь, поможет мне дополнительным заработком.

Источники

1. 1. Информационно-просветительский портал “Про Паллиатив” [Электронный ресурс] // Режим доступа: https://pro-palliativ.ru

Показать все Свернуть список